Вечная кровь [СИ c издательской обложкой] - Алексей Анатольевич Евтушенко

Ты тогда еще подумал, что я из боярских детей, которых Петр Алексеевич за границу посылал ума-разума набираться.

– Дык чего ж мне было иное думать-то? И в пьяную башку прийти не могло, что тебя колдун на триста лет назад кинул…

Так, переговариваясь, добрались до Старого Рынка, где, отчаянно торгуясь, Симай всего за полтора рубля приобрел ношеное пальто и что-то вроде сюртука. Тоже ношеного, но чистого и с двумя тщательно заштопанными дырками на спине.

– С трупа сюртучок, что ли? – осведомился он, небрежно оглядев будущую покупку.

– Обижаешь! – воскликнул продавец, тощий похмельный тип с косящими в разные стороны глазами и плохими зубами. – Тестя лапсердак. Помер тесть, врать не буду, а гроши нужны, что ж хорошей вещи зря в сундуке гнить…

– Ага. От револьверных пуль твой тесть умер, гляжу, – Симай был непреклонен. – Или ты думаешь, я дырку от пули спутаю с той, что моль прогрызла? Полтинник дам, пожалуй. Не больше.

– Рубль! – возмутился рыжеватый.

– А пальтецо вот это тоже продаешь?

– Ну! Два целковых.

– Разве что ты меня еще и в дупу поцелуешь. Ха-ха. Рупь двадцать за все…

Торговались до хрипоты. Но победил все-таки Симай.

– Хрен с тобой, – махнул рукой косоглазый. – Забирай, цыганская твоя душа. Уморил.

– Ничего, – подмигнул Симай. – Сейчас здоровье на рубль поправишь, сразу веселее станет. И еще полтина останется – детишкам на молочишко.

Потратив еще двугривенный, они приобрели новую холщовую сумку через плечо и переоделись за углом, попрятав в нее верхнюю одежду (в пальто облачился Сыскарь, сюртук-лапсердак пришелся впору Симаю).

– Вот так-то лучше, – сказал кэдро мулеса, оглядывая себя и друга критическим взором. Джинсов, конечно, тут не носят, и обувь не та, но сойдет. Теперь бы еще пожрать, и совсем хорошо.

– Я там, на Рынке, чайную видел, – сказал Андрей.

Отправились в чайную, откуда вышли через сорок минут и вовсе в прекрасном настроении, умяв на завтрак по большому куску свежеприготовленной мясной кулебяки и запив это дело горячим черным сладким чаем из стаканов в подстаканниках, что обошлось им в сущие копейки.

– Другое дело, – потянулся на крыльце чайной Сыскарь и похлопал себя по животу. – Можно жить. Теперь бы еще…

Неожиданно он прервался, устремив куда-то в сторону внимательный взгляд.

– Так-так. Симай, глянь-ка. Видишь во-он того перца в плаще и шляпе?

– За лотком со скобяным товаром? Шляпа черная?

– Ага.

– Вижу. И что?

– Не узнаешь?

Тем временем «перец» исчез из виду, свернув в переулок.

– За ним, – коротко бросил Сыскарь.

– Точно, – хлопнул себя по лбу кэдро мулеса, когда они свернули в тот же переулок и снова узрели знакомый плащ и шляпу впереди. – Похож на того, в ресторации. Как ее… «Под нашей горой». Мы еще вслух рассуждали, как далеко от нас улица Глубокая, а он подсказал. Ну и память у тебя, братское сердце. Чистый фотоаппарат.

– Профессиональное, – бросил на ходу Сыскарь. – Ты понимаешь, что это значит?

– Он тоже ходит сквозь Дверь. Если, конечно, это он.

– Он! Но мы сейчас проверим, чтобы уж наверняка. Все равно рисковать, что так, что эдак.

И, не дожидаясь, что на это скажет напарник, окликнул в полный голос:

– Сударь! Нижайше прошу извинить, можно вас на минутку?

Глава 7. Общие интересы

Жизнь ведущего репортера успешной городской газеты изобилует неожиданностями, а зачастую и опасностями. Нужно уметь быстро соображать, не менее быстро двигаться и обладать исключительным чутьем на события, которые еще только должны произойти. Про умение писать, цепкую память, изрядную долю цинизма, а также нахальства пополам с наглостью я уж и не говорю. Плюс желательны толстая шкура и крепкие нервы. Не хвастаясь, скажу, что никогда не падал в обморок при виде мертвого тела. А уж тел этих я навидался… Причем, в любом виде. Начиная от банальных самоубийц и утопленников и заканчивая жертвами безумного маньяка по кличке Ослепитель, орудовавшего в Княжече и окрестностях два с половиной года назад и прославившегося тем, что выкалывал у своих жертв, молоденьких девушек, глаза, а затем насиловал и убивал. Так что мертвое тело от живого я отличу сразу.

Иосиф Казимирович Белецкий был мертв без всякого сомнения. А когда я подошел ближе к кровати, то понял и причину смерти. Это была жуткая рана на горле – от уха до уха, нанесенная чем-то чертовски острым. Возможно, бритвой. Или хирургическим скальпелем. А, может быть, и хорошо наточенным кинжалом, я не настолько специалист, чтобы по характеру раны точно назвать орудие. Пусть эксперты разбираются.

Кровь из раны залила простыни, превратив их из белых в темно-алые, и попала на пол, застыв там громадными темными липкими пятнами (я не наступал, но знал, что они липкие). Даже на стене за изголовьем кровати была кровь. Все верно. Где-то я читал, что если перерезать человеку сонную артерию, то фонтан крови хлынет на два метра. Судя по тому, что я вижу, похоже на правду.

Что же получается?

Сначала я делаю репортаж о страннейшем и жутком убийстве на улице Кожевников, в доме семь, квартира четыре. Целое семейство из пяти человек лишили крови посредством ран на шеях в районе сонной артерии. При этом кровь куда-то делась, так как на месте преступления ее практически нет.

Далее, в ресторане за обедом я встречаюсь с архивариусом Иосифом Казимировичем Белецким, который намекает, что данное убийство – не случайность и нечто подобное в нашем городе уже происходило в черт знает какие далекие времена. Причем неоднократно и циклично.

Потом, вечером, я преследую неизвестное существо (человеком его назвать трудно, не бегают люди с такой скоростью) до окраины города. Конкретнее – до леса Горькая Вода. В этом мне помогает городской извозчик Рошик по кличке Лошадник.

Перестрелка с последующим попаданием в мир, который иначе как миром будущего назвать нельзя.

Обратная дорога домой.

И вот я здесь, в квартире убитого господина Белецкого.

Неожиданно меня замутило. Я прошел на кухню, нашел в шкафу початую бутылку коньяка и стакан, хотел налить, но тут же вспомнил, что на месте преступления трогать ничего нельзя. Можно случайно затереть следы. К примеру, отпечатки пальцев. Последнее время наука дактилоскопия, утверждающая, что каждый человек обладает уникальным узором папиллярных линий на коже, все больше проникает в криминалистику по